[[Дин Винчестер]]

27.01.2012 в 17:36

Пишет  Ki$Hk@ mad anime-man:

По ту сторону
Название: По ту сторону
Автор: Ki$Hk@ mad anime-man
Пейринг: Гаара/Саске (или наоборот, не суть)
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: PG, пожалуй
Размер: мини
Дисклеймер: герои, в их изначальном виде, принадлежат Масаши Кишимото
Предупреждения: АУ, ООС, совсем немного мата, смерть персонажа
Размещение: я не жадная, шапку только не потеряйте по пути)
От Автора: Прошу читателей обратить внимание на то, что в жанрах отсутствует "мистика") Постольку-поскольку.


В квартире пахло пылью, той самой, что остаётся после ремонтных работ, - когда её много, при очередном вдохе она может показаться густой, вполне осязаемой – и пахло свежим ламинатом. Это угнетало чуть больше, потому как запах был резче и лично Гааре нравился на порядок меньше. Ну да ладно, должен же он когда-нибудь выветриться.
Однушка в старом доме спального района. Теперь с приличным ремонтом, что, правда, не избавляло от неудобной стародавней планировки с узким коридором и привычной угловатостью везде и всюду. Худощавому парню требовалось бы проявлять к окружающему миру больше внимания, чтобы не натыкаться то на угол, то на очередную коробку с вещами, то на (к его удивлению) оказавшуюся открытой дверь ванной, но Собаку это не удавалось. От природы. Потому как человек либо интересуется происходящим вокруг него всегда, либо не интересуется им вовсе. Возвращаясь к квартире, именно поэтому Гаара и выбрал её. Его семья вполне могла обеспечить сыну что-нибудь поблагородней, но он отказался. Зачем? Он не собирается приводить сюда гостей. Тем более, не собирается сожительствовать с кем-то. Ремонт-то сделали по настоянию отца, Гааре и на это было плевать, квартира ведь была жилой; да, простенько, местами обшарпано, но в принципе – не фатально. Уж на что-что, а на стены он обращал меньше всего внимания. Папаша настаивал, сын не стал долго отпираться: потешить старика тоже надо. За его собственный счёт. Правда, последнее, как бы удивительно это ни звучало, не особо радовало: младший отпрыск семьи Собаку был одержим идеей самостоятельной жизни ровно настолько, насколько был к ней неспособен. По крайней мере, так казалось отцу. И сестре. И брату. И вообще всем, кто его знал (хотя таковых было-то не так уж много). Сам Гаара, конечно, думал иначе. И делал. Работал, например. Где-то. Кем-то. И учился. Ну, в определённом смысле.
Попеременно чертыхаясь, он смог добраться до сумки с ноутбуком – своим верным другом и спасителем на все времена. Агрегату было уже несколько лет, прогресс не стоял на месте, и машина давно устарела, но парень решил пользоваться им до последнего. Гаара не был геймером, его потребности в компьютере ограничивались возможностями браузера и аудио-видео плеера; если же не хватало места на жёстком (а его вечно не хватало), всегда можно купить съёмный. На терабайт или больше. И сейчас Гаара пытался выудить из матерчатого серого хранилища на свет лампочный (какую-то сотню ватт) своего друга. Чтобы тот веселил его во время разбора вещей – ночка обещала быть долгой.
Мебели в квартире было ещё хоть шаром покати, как и продуктов в холодильнике. Кстати о еде, надо найти в какой-то из коробок чайник, кружку и банку с растворимым кофе. Хотя нет, лучше пакетик, который три в одном, потому что за молоком идти не хочется, а без него и кофе не кофе. Хотя то, что в банках и пакетиках, в принципе "не кофе", так, одно название.
Возвращаясь из кухни, Гаара, ведомый раздающейся из комнаты любимой музыкой, снова ушёл в себя и в очередной раз напоролся на дверь ванной. Открывшуюся и собой загородившую весь коридор.
- Руки поотрывать тому, кто её ставил! – раздражённо пожелал он, пнув проклятую дверь со всей силы, отчего та резко дёрнулась, отскочила на положенное место и, слишком сильно ударившись, по инерции вернулась назад, да с удвоенной силой.
- Твою мааать… - раздосадованный своей глупостью и, как следствие, пролитым кофе, он сдержанно прикрыл её и продолжил путь. А потом вернулся с тряпкой.
Гаара привык не спать по ночам. Когда никуда не надо было идти на следующий день, порой даже ставил своеобразные эксперименты: сколько он продержится совсем без сна. Последний раз это было что-то около сорока восьми часов. Потом ему стало скучно, поскольку даже простейшая информация воспринималась не так, как ему этого хотелось. А просто сидеть и не спать или делать то, о чём потом не вспомнишь, было неинтересно. Сейчас же Собаку решил, что пришло время очередного эксперимента. Сколько он сможет разбирать вещи, не прерываясь на отдых и сон? Поживём-увидим. Собственно, дело шло бы быстрее, не будь открыта страница браузера и включена аська, но это уже мелочи.

Через неделю-другую квартира понемногу заполнилась недостающей мебелью, ремонтные запахи частично выветрились; не полностью, конечно. К тому же времени коробки переселились на балкон или мусорку – в зависимости от их профпригодности, ну и частично – вместительности балкона. Время летело так быстро, потому что Гаара учился на заочном, график работы же при этом позволял находиться дома чаще, чем дважды в неделю. А когда человек с головой уходит в интернет, часы и дни летят чарующе быстро.
Когда отец или ещё кто задавал Гааре вопрос о том, что можно столько времени делать за компьютером, Собаку лишь смеривал этого человека насмешливым взглядом своих бледно-зелёных, словно выцветших от мерцания плазменного монитора, глаз. Такие люди просто не знают, как правильно пользоваться интернетом. В основном потому, что их интересуют две вещи: деньги и личная жизнь. Глупо, правда? Так часто упрёки в однообразности существования ему бросали именно те, кто ненавидел свою высокооплачиваемую работу и считал целью всей жизни если не связать её с денежным мешком, то, как минимум, встретить человека, которого они будут любить до скончания дней своих. Ну, или умереть, оставив детям как можно больше материальных благ, - это уже кому как повезёт с жизненными приоритетами. Это же так… просто. Банально. Обыденно. Ничтожно. Что… оставалось только насмешливо-снисходительно улыбаться тем, кто так жил. И жалеть их в глубине души своей. Потому что они не живут, а существуют. И те, кто существует ради продолжения рода, даже хуже любителей материального и, тем более, романтиков с их розово-радужной перспективой жить в мире и согласии и помереть в один день со своей половинкой. Потому что эти хоть так показывают, что стоят на ступень выше животных, которых, к слову, многие и за думающих и чувствующих существ не считают. Но это уже лишнее. Собаку всегда останавливал себя, когда начинал пускаться в поиски смысла жизни и размышления о судьбах человечества. Потому что, во-первых, это никогда не способствовало улучшению настроения, во-вторых, сам он считал, что смысл жизни, если он есть, найдёт его сам. "Если Магомет не идёт к горе… " - из этой серии, да. А ещё Гаара не любил распространяться о свих взглядах на жизнь, что в реальной жизни, что на просторах интернета. Потому что, при всей своей внешней ершистости – от, как казалось многим, злобного взгляда бледных глаз, до вызывающе красных волос, торчащих непременно в творческом беспорядке – спорить он не любил. Либо всё так, как решил он, либо никак. В большинстве случаев было "никак". Исключение составляли разговоры с преподавателями или работодателем, где ему хватало разумности кивнуть, сжать зубы и сделать так, как говорят. Это было временно, и можно было потерпеть.
Собираясь на работу после почти бессонной – впрочем, как и всегда – ночи, Гаара после умывания привычно поднял взгляд на зеркало, машинально протягивая руку за полотенцем, висевшим на батарее, которую прятать за панелями при ремонте не было смысла, ибо тогда и так небольшая (наверно, два на три метра) ванная комната, стала бы ещё теснее. И когда он взглянул на своё отражение, то пришлось резко обернуться, по-прежнему сжимая в руке тёплое махровое полотенце. Позади, в коридоре, было темно и пусто. Так и полагается выглядеть коридору в пять утра при выключенном там свете.
"Чёртова лампочка. Надо не забыть заменить", - Гаара не любил, когда дома было темно. Поэтому его не пугали астрономические счета за электричество, ведь куда приятнее осознавать, что дом – действительно его крепость. Наверно, корень проблемы крылся в том, что всю свою сознательную жизнь Собаку-младший считал себя повинным в смерти собственной матери.
Когда в семье есть кто-то умерший, перед которым человек чувствует вину, он волей-неволей подсознательно опасается возможного "возмездия" с того света, даже если никогда не верил в "мистическую чушь". Потому что есть такая штука, как негенетическая память: то, во что веками верили предки, в каком-либо редуцированном виде так или иначе передаётся их потомкам. По этой же причине многие дети, гуляя на улице, стараются не наступать на трещины в земле или асфальте: многие поколения до них свято верили, что за каждой трещиной может храниться вход в тот, другой мир. Куда живым попадать не стоит. Примерно то же с умершими: если сотни лет бытовало мнение, что духи предков охраняют своих потомков с того света, то кто может ручаться, что осколок этого верования не остался где-то в подкорке мозга и, в сочетании с чувством вины, не трансформируется как-нибудь во что-либо нелицеприятное?
В детстве Гааре часто снились кошмары, где женщина с семейных фото обвиняла его в своей смерти. А потом она уводила его с собой, чтобы показать, как ей тяжело. И в своих снах мальчик не видел привычного ада и рая, которые все так старательно описывают, он видел какой-то странный мир. Серый странный мир. Где повсюду шастали тени, попеременно протягивая к нему свои чёрные руки, если он осмеливался выдернуть собственную из хватки женщины. А ещё там было много зеркал. Некоторые были запылены и серы, другие, напротив, играли разноцветьем красок. И когда ребёнок присматривался к ним, то понимал, что в каждом зеркале – отражение его мира. Прошлое, настоящее, будущее. Знакомые и незнакомые лица. Толпы и одиночки. Все они были собраны в этих зеркалах. А за ними следили тени. И иногда он видел, как та или другая просовывает свою руку-кляксу через эту, оказавшуюся столь тонкой, границу и вытягивает оттуда человека заживо. Тот всегда отчаянно сопротивлялся, а оказавшись в мире теней – с ужасающими стонами терял всю свою красочность, всю свою жизнь, становясь таким же и усаживаясь в ряд у одного из зеркал. После Гаара видел этих людей по телевизору и в газетах – в сводках пропавших без вести, без вины убиенных, погибших в результате несчастных случаев.
Самое страшное было в том, что когда он вновь попадал в сон, не помнил, что бывал здесь раньше, вернувшись назад – по сей день мог до мельчайшей детали обрисовать каждый закоулок в этом мире.
Когда Гааре было лет четырнадцать, он осмелился сам проникнуть из того мира в свой. Во сне, через зеркало. И он попал в свой дом. Видел всю семью, себя в том числе. Они мирно ужинали, брат и сестра привычно перекидывались безобидными – для них – колкостями, отец являл собой образец спокойствия и изредка задавал вопросы. Только в каждом отражении – зеркале, окне, столовой ложке – теперь Гаара видел эти тени. Они обступали его семью со всех сторон, как если бы те жили под стеклянным колпаком.
После того, как он проснулся на следующий день, в его комнате не стало зеркал. Вскоре на всех окнах дома появились плотные шторы, закрывающиеся в его присутствии, а сам Собаку перестал принимать ванну – только душ, никак иначе. А ещё в тот день ему пришлось устроить целое представление, чтобы никто никуда не отлучался из дому (был выходной). Он так и не узнал, спас ли этим кого-то. И с тех пор мать никогда не приходила к нему во снах.
Сейчас же он прекрасно знал, что какую-то долю секунды видел отражение чужих глаз в единственном зеркале в доме. И, увы, это были даже не глаза матери.

Через неделю Гаара стал заметно нервнее, что отразилось на его работе; как тут не станешь нервным, когда возвращаются детские кошмары, полузабытые фобии, а люди так и одолевают вопросами? Шли бы они к чертям собачьим со своим сочувствием.
Вскоре он просто не выдержал этого постоянного незримого присутствия. Когда кожей ощущаешь, что за любым движением пристально наблюдают из каждого окна, витрины, зеркала заднего вида автомобиля, вскоре приходит осознание того, что надо или принять всё как есть, или как-то избавиться от этого. Избавиться от того, что преследует его всю сознательную жизнь, Гаара, кажется, мог только одним способом. И он ему не нравился.
Тогда он, заседая за столом в нескольких метрах от окна, как и всегда – зашторенного, с несколькими бутылками пива, которое никогда не любил, но почему-то иногда попивал, принял единственно верное решение. Крутанулся на стуле, поворачиваясь влево, прошагал, не выпуская из рук бутылки и стараясь унять поднимающийся откуда-то из недр сознания страх, и дёрнул штору со всей силы – та послушно отъехала в сторону, почти полностью открывая зияющую черноту окна, каким то поблёскивает в освещении уединёнными зимними вечерами. Какое-то время он смотрел на своё потемневшее и оттого поблекшее отражение, в частности – на глупую татуировку, сделанную пару лет назад. Он бы вряд ли выбрал для неё слово "любовь" – пусть и на чужом, мало кому понятном языке, – если бы не Наруто.
Наруто был его, если честно признаться, единственным другом. У того друзей было много, Гаара же тяжело шёл на контакт. Поэтому-то только у Узумаки и вышло подружиться с "этим шизиком", как мальчишку за глаза все называли. А Узумаки, напротив, был чрезмерно общительным, Собаку иногда серьёзно задумывался о том, как у того "не садятся батарейки".
Год назад они виделись последний раз, потом, после школы, разъехались по разным городам. Такое часто бывает. Сейчас столько способов "не терять друг друга", но, так или иначе, упустив из рук связующую нить, очень часто многие меняют круг общения со сменой статуса, даже если сами того не хотят. Круг общения Гаары на сегодня – ноутбук с виртуальными собеседниками, музыка, пиво. И окно.
Он скосил глаза влево.
Бинго!
За ним, вне всякого сомнения, откровенно наблюдали. И ведь если не присматриваться, то и не подумаешь, что это – чьи-то внимательные и время от времени моргающие глаза, а не колыхание ветки дерева за окном от слабого ветра.
- Нечего прятаться, я тебя прекрасно вижу, - произнёс парень, возвращаясь к экрану. Он знал, что по ту сторону границы его замечательно слышно.

Через пару часов Гааре удалось увидеть своего преследователя. Он, как и подобает обитателю мира теней, не отличался яркостью красок. Хотя надо отдать парню должное, лицо у него было отнюдь не землистого оттенка, как у большинства, скорее напоминало китайский фарфор: искусная работа в идеально белом цвете. "Наверно, он там недавно", - решил Собаку, припоминая, что и правда не все тени были похожи именно на "тени".
Одет пришелец был во всё черное: простая (если бы увидел в жизни, добавил – застиранная) чёрная рубашка с несколькими расстегнутыми верхними пуговицами, ещё более плачевные на вид чёрные джинсы. Он сидел, словно опершись спиной о невидимую стену, привычно расставив согнутые в коленях ноги и скрестив сложенные на них руки. И наблюдал. Своими, казалось бы, бездонными чёрными глазами, ярко выделяющимися на бледном лице. На губах его играла усмешка, природу которой не мог определить даже Гаара. Он никогда не видел, как тени улыбаются, если не считать злобно искривлённых ртов тех чёрных клякс, что встречали его каждый раз, когда они с матерью проходили по какому-то длинному узкому коридору.

Это прозвучит странно, но Гаара привык к нему, как привыкают к новым шторам, которые выбирал кто-то другой. Не сразу, без особого энтузиазма, но – привыкают.
И – шутка ли? – теперь, когда он шёл домой, ему казалось, что идёт он не в пустую однушку в спальном районе, где вечно полупустой холодильник, духота в комнате (топили, к его удивлению, на славу) и компьютер. Теперь он шёл туда, где кто-то был. Через какое-то время Гаара начал попеременно обращаться к незваному гостю, пытаясь, в какой-то степени ради интереса, пойти на контакт. Незнакомец на всё отвечал нахальной усмешкой того, кто знает всё наперёд. Хотя и у самого Собаку эти односторонние разговоры вызывали только самокритичные язвительные комментарии. Ну и брошенные вскользь во время флуда с интернет-собеседниками шутки – в которых, как известно, всегда есть доля правды – про параноиков и шизофреников.
Гааре теперь интересно было одно: кто этот парень? И, чтобы найти ответ на свой вопрос, он испробовал все возможные методы. Пока ответ, по прихоти судьбы, не нашёл его сам.
Когда в доме сломался лифт, Собаку лишь пожал плечами и пошёл наверх пешком. Когда же в задумчивости он поскользнулся на одной из ступенек, пришлось обратить взгляд вниз; на площадку слетела какая-то газета, видимо, валявшаяся на лестнице. Гаара, увидев её, вспомнил, что неплохо бы проверить почтовый ящик, так удачно оказавшийся именно между теми этажами, где он задержался. Обнаружив в своём отсеке очередную рекламную листовку, он засунул её в соседний, как делал всегда, если в полученной бумаге его ничего не заинтересовывало; а потом направился назад к лестнице. И заметил на пожелтевшем и местами покрытом грязью листе газеты смутно знакомое лицо, лицо его "сожителя", определённо.

Учиха Саске. Отправился в мир иной по собственной воле, когда ему было двадцать два года от роду. Наркоман.
В двух словах. На самом деле Гаара узнал о нём гораздо больше после того, как получил первую зацепку в газете: о самоубийце много писали год назад. И, казалось, Саске всё понял, стоило назвать его по имени. И теперь иногда менял свою привычную позу на что-то другое, видимо, не опасаясь засветить шрамы на запястьях. Только вот выражение лица не менялось, казалось, с этой надменно-язвительной усмешкой парень и умер в своё время.
Гаара старался не судить о своём старом-новом соседе по квартире. Поскольку, несмотря на весь свой обширный опыт, точно не знал, на что способны тени. Саске же слушал внимательно обо всём, что Собаку рассказывал; и иногда последнему казалось, что где-то в глубине этих глаз таится… благодарность?..

Главным достоинством Саске, кажется, и была его молчаливость. Гаара, которому нужно было выговориться, делал это, прекрасно зная, что его видят, слышат и понимают. Зато не донимают самого расспросами. Конечно, иногда хотелось услышать хоть что-то в ответ. Но… издержки сложившейся ситуации, так сказать.

Есть те, у кого при всей внешней отстранённости от мира есть патологическая предрасположенность к привязанности к кому или чему бы то ни было. Это могут быть воспоминания, старые вещи, порой даже люди. Есть те, кто идёт вперёд, сжигая мосты и никогда не оглядываясь. Есть те, кто живёт прошлым, не желая отпускать его. И вторые куда чаще попадают в плен своих иллюзий в настоящем, стараясь изо всех сил сохранить это "настоящее", которое подчас может рушиться на глазах. И они живут своими фантазиями, мечтами.
Гаара никогда не задумывался о том, к какой категории принадлежит он.
Привычным делом было вернуться домой и засесть за компьютер. Новым – постоянно оглядываться влево, на Саске. Говорить с ним. Рассказывать о себе – хотя Гаара был осведомлён о всезнании теней. И со временем – в течение нескольких месяцев – Саске покинул своё привычное обиталище. Просочился чернильной струйкой в реальный мир. И появился там, в углу.
Собаку не подходил слишком близко: тень ведь может растаять так же быстро, как и появилась. Но это было так… замечательно. Кто-то и правда был рядом. Гаара мог даже разобрать короткий смешок в ответ на свою очередную тираду об учёбе или работе.
Со временем это перестало казаться достаточным. Хотелось, чтобы Саске действительно стал реальностью, а не оставался призраком когда-то случившегося в этих стенах. Хотелось если не обнять, то хотя бы протянуть руку – коснуться затасканной ткани одежды, проверить, действительно ли спутались в колтун волосы на голове…

Как-то Гаара вновь вернулся домой с несколькими бутылками пива. Засунув большую их часть в холодильник, уселся посреди комнаты с двумя и тарелкой чипсов между. Откупорил обе, взял одну в руку и, чокнувшись со вторым бутылём, приподнял её, глядя на Саске и словно отсалютовав ему; начал пить. Не спеша, но жадно: на улице стояло удушливое лето, кондиционер после зимы так и не прочистили, а ночь, вопреки всем законам логики, не приносила с собой свежести. Степная полоса – земля здесь, лишённая какой бы то ни было тени, кроме бетонных коробок домов, прогревается днём настолько, что пышет жаром почти что круглые сутки, за исключением, разве что, получаса перед рассветом. Но и он редко приносит облегчение в закупоренные дома, потому что каких-то полчаса-час – и "печка" начинает работать вновь.
Тогда, поставив бутылку на ламинат с характерным для этого звонким стуком, Гаара взял пригоршню чипсов, любимой вкусной отравы его поколения. И после мучительно боролся с собой, чтобы не сжать или, напротив, – не рассыпать, не выпустить из ослабевшей руки, когда эхом поверх рубящей на все лады музыки раздался спокойный голос, от которого ледяные мурашки пробежали по спине.
- Я тёмное люблю. Но и это… сойдёт.
Вторая бутылка, как оказалось, давно перекочевала к стене, в руки тени.

Саске говорил редко. Но с того дня стал неизменно понемногу приближаться.
Эта и без того тонкая граница двух миров окончательно стиралась, что напугало бы кого угодно, только не человека, который с малолетства знал о ней. Когда-нибудь это должно было случиться, да?
Прикосновения Саске были редкими, и оттого, наверно, всё холодело внутри, когда он подходил слишком близко. Обжигающе холодело. Как если бы лечь голым телом на глыбу льда на открытом воздухе. Но… естественно, это было по-своему притягательно для человека, коего тот мир пугал и притягивал одновременно. Всегда. Иначе бы Гаара не попытался пройти сквозь зеркало тогда, ведь правда?
В этом бесконечном эксперименте проходили дни. Месяцы. Годы.
Мир за окном постепенно становился сказкой. Жестокой, ненужной, но, увы, необходимой для существования здесь. Гаара не мог жить по законам теней: ему нужно было есть, платить за квартиру, связь с внешним миром, которая, может, и не нужна была ему больше, но на которой настаивали родственники. Пока они оставались. Гаара ведь был младшим в семье, после смерти брата и сестры он, нелюдимый, не знавший и не желавший знать своих племянников и племянниц, ещё больше оградился от всех и вся. Только сотовый телефон – для работы. Всю остальную необходимость в общении покрывал Саске.
Единственное неудобство, которое он причинял, состояло в том, что рано или поздно появлялся даже на работе Гаары. И когда тот начинал разговаривать с зеркалами, ему неизменно предлагали уйти по собственному желанию. Пришлось уехать заграницу – туда, где постоянная смена рабочего места именуется "мобильностью", а не объясняется как нерадивость. Тень последовала, как ни странно, за пределы своей квартиры. Хотя почему "странно"? Ведь он мог через эти тысячи, сотни тысяч зеркал следовать за Гаарой хоть на край света. Туда, где будет отражение.
Собаку прожил долгую жизнь. Он был в известном смысле неплохим специалистом своего дела, хоть и не проявляющим большого энтузиазма (проявил бы – наверняка пошёл дальше, считали работодатели). Из всех, кого он встречал на своём жизненном пути, никто никогда ничего о нём так и не узнал. Гаара не стремился, как и раньше, заводить знакомства, изливать душу тому, кто может кому-то об этом рассказать, тому, кто может банально не понять. Зачем? У него был Саске. Тот всегда всё знал и понимал. Он был идеален, наверно, во всех отношениях. Кроме одного.

Полуразложившийся труп старого человека нашли, только когда соседи стали жаловаться на неприятные запахи, исходящие из квартиры. Скорее всего, мужчина умер не из-за чего-то там, а просто потому, что "пришло его время", как говорится. Рано или поздно для всех оно приходит, это вполне естественно.
Собаку но Гаара прожил долгую жизнь. На вопрос о том, насколько ценную и счастливую, наверно, знал ответ только он сам.

<a href="http://www.diary.ru/~Fanfiki/p172221150.htm">По ту сторону</a>. Автор: [L]Ki$Hk@ mad anime-man[/L] (Гаара/Саске, PG, ангст, драма, АУ, ООС, мат, смерть персонажа)